Насколько всё-таки прекрасен Геннадий Григорьев. Недавно исполнилось бы семьдесят. Всего 70! А умер в 56. Вот с кем хтел бы быть дружен.
*** Опять ко мне, угрюмый и небритый, не для чудес, а так - на огонек, с бутылками, со свертками, со свитой заходит полупьяный полубог. И вновь его кулак грохочет по столу: "Пошто такие муки нам? Пошто?" Торжественно молчат полуапостолы, почтительно принявшие по сто. Он стал бы богом, да не видит толку. А без толку зачем пугать народ? И мой сосед подглядывает в щелку, как полубог со мною водку пьет.
* * * За окнами грохочет пятилетка, а мне с тобой - спокойно и легко. Поведай мне о Блоке, блоковедка, скажи, что мне до Блока - далеко.
Ты осторожна и хитра, как кошка, и мне тебя не приручить никак.( Collapse )
Это был сущий ужас, врагу не пожелаешь. Сначала два часа в очереди на сербско-боснийской границе, затем долгий путь почти в полной темноте. Изредка попадались небольшие города, а потом дорога ушла в горы и — тьма. Свет — только от фар наших автобусов. Добрались до нужного монастыря в районе одиннадцати, он тоже во тьме, но кое-где подсветка имелась, и было видно, какой он большой и красивый. Кое-как нашли ворота. Проникли с Ильей Виноградовым внутрь, пошли искать хоть кого-нибудь. А никого! Минут пятнадцать бродили по территории, нажимали на все кнопки — молчок. Тут еще и дождь пошел — не сильный, но неприятный. «А мы туда вообще попали?» - спрашиваю товарища. «Не знаю, я тут впервые...» - слышу в ответ. Его ирония успокаивает. Вернулись к воротам. Нет, все точно: монастырь Святого Николая в Озрене. И тут только послушалось из темноты: - А-а-а, русы! А я вас чека!( Collapse ) Это мой материал о том, как Славянский ход Мурман - Черногория принимали в Боснии - его сегодня напечатал "Мурманский вестник". А вот какие милые журналисточки нас с Ильей Виноградовым там пытали. А переводил один из лучших сербских поэтов Зоран Костич - он в центре:
"Самого нашего предводителя Маслова я знал давно, хотя и встречались мы редко. Сперва заочно, когда в «Севере» проходил его роман, «остановленный» в Мурманске. Маслов тогда только что слез, как кажется, с атомного ледокола, на коем проплавал двадцать с чем-то лет (опять же, если не путаю), сделал два переливания крови, но был полон сил и той энергии действования, которую Лев Гумилев окрестил пассионарностью. Он устраивал музей крестьянской истории в родимом мезенском селе, еще что-то устраивал, руководил писательской организацией, а меж тем росли сыновья, подрастала дочь, Саша. Сак он плотнел. толстел, все более приобретал вид этакого славянского патриарха, в недавнем прошлом и бороду уже отрастил - абсолютно необходимую со всех точек зрения. Редко встречаясь с Виталием Семенычем, я не усмотрел, когда и как именно он пришел к идее славянского единства.( Collapse ) А-а-а! Какой текст! Даже странно, что это - про нас. Дмитрий Михайлович Балашов (на снимке, который открывает пост, он к нам спиной, в черной боярке и в бекеше), повесть "Любовь". Вот ещё отрывочек - специально под снимок, сделанный, кстати, на Косовом поле: "...Мы тоже стали со своим Самарским знаменем, повторением Самарского знамени, под которым наши в 1878 году освобождали Болгарию от турок. Знамя вышивали школьницы Дины Николаевны. Моряки Северного флота доставали золотой позумент. И когда наши «мальчики», два Дмитрия, выносят и развертывают знамя, получается очень торжественно, и мы уже, под знаменем-то, не какая-то кучка интеллигентов, вполне необязательная в большой толпе, а организованная сила, со своим лицом. Как по-новому зазвучали все старые и, казалось, позабытые истины в этом нашем походе! Вот хотя бы эта - значение знамени! Со знаменем мы уже не просто так, а вот именно Славянский ход..."
На обороте фото, которое взял у Валентины Устиновны Масловой, надпись "Стара Загора", но это не Стара Загора. Снимок сделан на границе, в Русе. Славянский ход только-только въехал в Болгарию. Ночь с 13 на 14 октября 1997 года. Дмитрий Балашов, Виталий Маслов, Виктор Тимофеев, владыко Велико Тырновский Григорий. На заднем плане представитель русского информационно-культурного центра в Софии Александр Савенков, Дмитрий Ермолаев (он за спиной у Виктора Леонтьевич) и я. О чем-то смеёмся. Дальше - Дмитрий Балашов и Виталий Маслов на Шипке. 15 октября.( Collapse )
Пишу после долгого перерыва, был в отпуске. Хороших новостей много, но начать приходится с плохой. Скончался игумен Аристарх (Лоханов) (1949-2016) - на рубеже веков настоятель Трифонова Печенгского монастыря. Прекрасный был человек и священник. С ним связано возрождение Трифоновой обители, он создал издательство, выпустившее немало хороших книг. Мы вместе делали сборник фронтовой поэзии "Была война". Он был филолог и интеллигент: три европейских языка, безусловный литературный талант, прекрасно организованный, творческий ум. Я многократно бывал у него в монастыре, однажды даже на Рождество. Очень светлые, радостные были дни... Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего новопреставленного игумена Аристарха, прости ему всякое согрешение вольное и невольное, даруй ему Царствие Небесное.
Друг прислал вот такую афишку. Замечательная сербская поговорка: "Нас и руса двести (или триста) миллиона, а без руса пола камиона". То бишь, полгрузовика. Всё так, конечно, всё так. В Сербии нас по-прежнему любят. Или - всё-таки не так, как прежде? Петарда, брошенная во вратаря сборной России в Черногории, меня в своё время шокировала. Это - черногорцы? Черногория, предлагающая себя НАТО, это - Черногория, о которой писали Пушкин и Достоевский? А вот то, что о Черногории всего лишь пятнадцать лет назад писал Виталий Маслов (сегодня, кстати, в Мурманске начались традиционные Масловские чтения): "Черногория. Год 1999. Служба в храме... Прислушайтесь: служба здесь - на русском... Обратитесь к первому встречному даже в самой малой деревеньке, и вас, русского, поймут, а каждый второй и ответит по-русски. Поговорки здешние "На небе - Бог, на земле - Россия", "Русские могут все" - откуда это? Откуда эта любовь ко мне, недостойному, - любовь во взгляде, в слове, в поступке?( Collapse )
Я искал Ослябю, а нашёл (нежданно совершенно) замечательного художника, этакого современного Верещагина. Автор работ, которые публикую - Павел Рыженко. Ровесник - в 70-м родился. Замечательно говорит о своём (общем нашем) детстве: "Это время многие называют «эпохой застоя». Для меня же семидесятые — это радость общения с любящими меня родителями, бабушкой, которую я и по сей день считаю чуть ли не святой, друзьями по двору…. Тогда всё было другим, а главное — другими были люди. Почему-то я особенно хорошо помню стариков (почти все они воевали или прошли через войну). Эти старики окружали нас во дворе, стучали в домино, ласково глядели на наши игры и практически никогда не закрывали двери своих скромных по теперешним временам жилищ. Помню, как-то зашел в квартиру своего приятеля, которого не оказалось дома. Его мама — Изольда Иринарховна и бабушка, нисколько не удивившись моему появлению на кухне, тут же усадили меня обедать. Есть я не хотел, но отказаться было неудобно. Медленно поглощая окрошку, я рассматривал висевшую над столом репродукцию с картины Пуссена, на которой древние римляне праздновали какое-то событие, и один из них почему-то бросался на меч… Эти воспоминания для меня очень важны. Важнее, чем сухие отчеты, словно сводки с фронта — родился, учился, служил, поступил, постиг тайны творчества, стал признанным, успешным и далее, и далее. Это для меня и есть Родина, светлая, тихая, полная любви, которую многие позабыли, а многие — нет..." Рыженко - ученик Ильи Глазунова - это, к слову, очень ощутимо по стилистике многих работ. Кстати говоря, как и Глазунов, Рыженко очень неровный. Есть безусловные удачи, а есть и такие сусальные, "прянишные" вещи, что с души воротит. Картины Рыженко именно что не "сухие отчеты, словно сводки с фронта". Работает он в области русского мифа - на грани действительности и легенды - как когда-то уже упомянутый Верещагин, но в гораздо большей степени Константин Васильев. Поэтому, когда его кое-кто в Сети пытается упрекать в исторической недостоверности, смешно становится. Какой у него Александр Невский получился неожиданный, мощный - не просто воин, но - мыслитель, уединенный, глубокий:( Collapse )
На два дня уезжаю на Терский берег. Маршрут замечательный: Умба-Кузомень-Варзуга- Кузрека. Ах, Варзуга, Варзуга, давненько уже не виделись... Фото - это память, оставленная реставраторами lдевятнадцатого века в местном, невиданной красоты Успенском храме. Любопытно, мастера, понятное дело, с титлами пишут, что "иконостас только что поспели поставить к празднику Успения Пресвятой Богородицы", то бишь к престольному празднику церкви, который уже не за горами, скоро совсем. Интересно, плотникам 25 рублей в месяц платили... С учетом тогдашнего масштаба цен, не сказать, чтобы очень большие деньги. Среди мастеров сплошные Заборщиковы. Пожалуй, главный варзугский род, во всяком случае, один из... - наравне с Чуниными, Рогозиными и Поповыми. Автор снимка - Дима Лоскутов, прекрасный человек и краевед из Кандалакши. В Варзуге я бывал многократно, а вот в Кузомени не доводилось - знаменитые местные пески мешали. На редакционной "волге" через Кузоменскую пустыню пути нет...
Потрясающий разговор о фильме "Раскол" на "Культуре"! Пожалуй, интереснее фильма. Хотя и кино получилось, безусловно, хоть и не без некоторых вопросов. Это можно уже сейчас сказать, после первых десяти серий. Архимандрит, настоятель Сретенского монастыря Тихон Шевкунов, заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии и семинарии Алексей Светозарский, настоятель Орехово-Зуевского старообрядческого храма протоиерей Леонтий Пименов, писатель Михаил Кураев. Какие всё люди - дивные, умнейшие! Не так часто мы подобных священников на экране видим.
И разговор - подобающий. Не столько о фильме, сколько о бунташном XVII веке, одном из ключевых в русской истории, сейчас, по сути, забытом. Эх, допетровская Русь, о которой у нас прежде вспоминали походя, почти снисходительно. А она была и сложна, и страшна, и безжалостна к жизни отдельного человека. И - удивительно красива. И - духовна, близка к Богу. То, чего, к сожалению, начисто лишена современная Россия...
"...в нынешнем-то мире сплошь в минных полях, волчьих ямах да наголовных трещинах. В такую пору мало бывает одной хозсмекалки, а желательно даже начальнику банно-прачечного отряда иметь радар в голове на двадцать лет вперёд. И здесь нам в особенности полезно со всей болью сердца вспомнить, вникнуть, подвергнуть беспристрастному анализу ту, потрясшую патриотов под незабываемый звон стекла, одну июльскую речь в трагическом 41-м. Так почему, почему же, именно почему, братцы мои, уже на второй неделе страшного поединка пришлось нам, несмотря на едва ли не каждодневные рассуждения про малую кровь на чужой территории, — почему пришлось пускать в ход такие необычные в нашей практике интонации, а в прекрасное суровое утро ноябрьского парада, четыре месяца спустя, выкатывать на передовые позиции столь устарелую, казалось бы, артиллерию с клеймами Суворова, Дмитрия Донского и даже сопречисленного к лику святых Александра Невского. Причём делал это предельного авторитета человек, с грозным, на весь свет гулким именем..." Это - Леонид Леонов, очерк "Раздумья у старого камня", написанный в далёком 68-м, но сверхсовременный сегодня. Леонов кричит там о памяти, о необходимости знать о прошлом - о том, что было до нас - о России, её хоругвях и монастырях, воинах и зодчих, её героях и Святых - всех, кто создавали и защищали русский мир на протяжении столетий; о Боге и человеке, и вот - о Сталине - причем с таким восторгом, к какому мы, нынешние, да и те, кто за нами, мягко скажем, не привыкли. За статью эту, в целом, за желание перечитать Леонова огромное спасибо книге Захара Прилепина"Игра его была огромна".( Collapse )
