Дмитрий Коржов

"...Гвоздь услышал Студента в «Гайке» – большом и гулком шалмане, прозванном так за граненую и округлую форму. Студент читал стихи о курском городке. Гвоздь как вошел, так и остался у дверей, сцепив зубы. Ему тут же, у ближайшего столика, очистили место – при взгляде на Гвоздя каждому хотелось уступить место, – он только отмахнулся.
      Студент читал:

( Collapse )
      Перечитываю удивительную эту вещь - "Заулки" Виктора Смирнова. Пронзительнейшая, до слёз. И старая Москва, в которую только что вернулись фронтовики, и ужас их послевоенной жизни - может, больший, чем военный, и университет - ещё старый, нового ещё не было. И вот это вот противостояние вечное Поэта и толпы. Юного ещё поэта, но уже осознающего свою власть над сердцами и умами, хоть и не знает он ещё отгадки...

Замечательному историку, создателю Кольского краеведения, русскому солдату, нашему Учителю Ивану Федоровичу Ушакову сегодня исполнилось бы 100 лет. Я, как многие жители нашего Севера, был его студентом, писал о нем (и в газете, и не только), не скажу, что мы дружили, но хорошо общались последние годы его жизни. Один круг, одна сфера интересов.
Есть люди, которые остаются с нами, живут и после смерти. Так и с Иваном Федоровичем произошло. Он жив не только в моей памяти, но и в моих "Мурманцах", в "Городе между морем и небом", заключительной части трилогии. Действие там происходит в 1962-м году, главный герой - студент мурманского пединститута. А лекции у него читает профессор Кушаков. Это не документ (потому и фамилия другая!), конечно, но - миф, очень близкий к реальности. Почитайте.

Чтобы помнили

Отрывок из романа "Город между морем и небом"

- Документы юридического характера – завещания и другие – с точки зрения литературы, зачастую, малоинтересны. Их писали устоявшимися, известными формулами. В общем, в нашем сегодняшнем понимании, сплошные штампы – какая уж там литература, с ее страстями и пиршеством русского Слова… Однако случались и исключения.

Человек в черном костюме, плотно облегающем его угловатую, ломаную фигуру, не просто стоял у кафедры, но – тяжело опирался на нее, словно не было у него опоры надежнее.( Collapse )

"В последнее время я получаю много писем от словесников средней школы и в них один крик, один стон: помогите спасти уроки литературы. С каждым годом в программы средних школ вводятся всё новые и новые дисциплины, и вводятся за счёт литературы. Пора всем понять: перегрузка школьника всевозможными предметами и недогрузка его родным словом могут обернуться самыми серьёзными последствиями, особенно в наш век всеобщей технизации и усыхания сердца. Ну будут у нас физики, будут математики, будут иные специалисты, а человек-то, будет ли человек-то?"
Федор Абрамов. Из дневника. 1956, 26 ноября.
      "Усыхание сердца" - именно это с нами и произошло за прошедшие полвека. И продолжает происходить с пугающей быстротой.

Это учебник русского для сербских школьников. А дальше - странички из этого учебника про Международный православный славянский ход Мурман - Черногория - наш первый Ход!


Чудо какое-то! Впрочем, никаких чудес, если знать, что один из авторов - Вера Лазаревич - мой хороший друг, как и ее муж Деян, переводчик моих стихов.

     Тот самый текст из неопубликованной юношеской моей повести "Школяры". Она - о мурманских студентах, четырёх друзьях с исторического факультета. О городе, в котором они живут. О любви - и счастливой, и не слишком. И вот - об учителях, с которыми, как я сейчас особенно остро понимаю, им очень повезло.

"...Войдя в кабинет, он сейчас же увидел Епифанцева, одиноко устроившегося за последней партой. Осторожно прокравшись через весь класс, Лист сел рядом.
- Ну, ты чего? Куда пропал-то?
- Не мешай, потом… - отмахнулся Пирс.
- Тебя Светка ищет...
- Отстань... - не пожелал продолжать разговор Епифанцев.- Слушай лучше.
      Пирс, казалось, целиком поглощен лекцией. "Сколько можно бравировать своей непробиваемостью. Доиграется когда-нибудь..." - подумал Лист и прислушался к тому, что говорила высокая интересная женщина у кафедры в черных, расклешенных брюках, желтой блузке и броском, ярком платке на шее. "Интересная женщина", словно в прострации, сосредоточенно ходила по классу: от двери к окну, от окна к двери, возвращалась к кафедре, останавливалась, вновь начинала движение... При этом она неторопливо, даже как-то устало, измученно, говорила. Никто из сидящих в аудитории студентов ничего не записывал. Записать монолог "интересной женщины" было невозможно - казалось, то, что она произносит, приходит к ней вот сейчас, в этот момент - столь оригинальны бывали иные находки и неожиданны повороты мысли... Это и была Крылова. Она вела у историков курс литературы.( Collapse )

     Сегодня Мурманск прощается с Людмилой Ивановой. Мы не отошли ещё от утраты Колычева. А сейчас вот Людмила Львовна. Город всё больше пустеет.
       Мне посчастливилось знать её больше 25 лет, с 90-го года, когда сдавал ей русский и литературу на вступительных в наш пединститут. Знать на разных уровнях. Сначала - студентом. И это был один из лучших преподавателей за всю мою непрекращающуюся учебу, включая Литературный институт имени Горького. О том, какая она была тогда, я, кстати, написал в первой своей, пока неопубликованной, повести "Школяры".
     Потом - литературная жизнь. Здесь много было разного, но я никогда не забуду, как после одной из первых моих литературно-критических публикаций (о книге Киры Велигиной) Людмила Львовна не поленилась, подошла и сказала: "Я прочитала. Всё очень точно, Дмитрий. Очень точно..." Она, вообще, была внимательна к своим ученикам, следила за нами.
      А потом была газета. Последний материал Людмилы Львовны, который я готовил к печати, - очерк о Фекете и Долгалевой, это было совсем недавно, в августе. Работать с ней было легко. Она очень ценила профессионалов, с пониманием относилась к нашим газетным правилам и бытованиям.
     Чуть раньше она предложила вместе написать о Николае Колычеве - для журнала "Север". По разным причинам пришлось отложить - на время. Оказалось, навсегда.
     Светлая память Вам, Людмила Львовна. И - Царствия Небесного.

( Collapse )

    Славный День Лицея. Подумалось что-то, что замечательно было бы в этот день быть рядом с Александром Сергеевичем и его друзьями в их уже постлицейские дни...

Оригинал взят у vazart в 19 октября. Лицейский призыв

     "Хотя лекций к этому времени я прочитал уже немало, и на партийной работе, и от общества "Знание", но в институте надо было менять их методику. Со студентами я быстро нашел общий язык, старался заинтересовать и увлечь их, особенно обращал внимание на последние ряды столов, на "камчатку". Между тем там сидели отнюдь не самые ленивые. Если память мне не изменяет, одно время в правой части этой "камчатки" сидел будущий министр образования и науки Мурманской области Василий Филиппович Костюкевич, а в левой части, только в другое время, позже, сидел со скучающим видом ставший теперь писателем Дмитрий Коржов.
     Сколько студентов слушали мои лекции, сейчас трудно сосчитать.( Collapse )

     Нам - мне и моим сверстникам, ставшим студентами-историками МГПИ на рубеже восьмидесятых-девяностых, удивительно повезло. Это было золотое время для кафедры отечественной истории. У нас преподавали ученые трех поколений. В том числе, классики, основатели кольского краеведения... Это было счастья, счастливый билет. То, что он у нас кармане, мы тогда еще не осознавали. Как и то, что это - неразменный капитал на всю оставшуюся жизнь.
      Сегодня 90 лет исполнилось замечательному Алексею Алексеевичу Киселеву, большому ученому и прекрасному человеку, которого я очень люблю. С днем рождения, Учитель! Снимок, который открывает пост, сделан утром Львом Федосеевым. По-прежнему бодр Алексей Алексеевич, доброжелателен, улыбчив.
    А вот каким он был когда-то. И мальчик, и воин, и мэтр... С родителями и сестрой Валей. Мончегорск, середина тридцатых:( Collapse )